«Окликнули из ночного леса… » Что вспоминают участники поисковых экспедиций?
В преддверии 75-летия со дня начала Великой Отечественной войны Владимир Волков, основатель поискового отряда «Высота», возглавляющий региональное отделение Общероссийского общественного движения «Поисковое движение России», дал интервью газете «Ветеран Башкортостана».
Мы узнали о последних секундах его жизни
– Владимир Сергеевич, когда вы впервые приняли участие в «Вахте памяти»?
– Я тогда сам был школьником – в 1989 году. В Мясном боре увидел останки незахороненных солдат, и с тех пор решил заняться поисковой работой. Но случай представился только в 2006-м, когда познакомился с Бикбаевым Ильдаром Зинуровичем – руководителем Фонда поисковых отрядов РБ. Он мне сказал: «Приходи и работай».
– Сколько раз вы выезжали в поисковые экспедиции?
– Точно уже не скажу, более двадцати – это точно. География – от Карелии на Севере до Крыма на юге. Каждая экспедиция запоминается. Мне врезался в память боец подо Ржевом, – к сожалению, неопознанный, без медальона и личных вещей. Мы его нашли в пяти метрах от немецкой траншеи. Видно, что бежал в атаку – он в цепи лежал, всю цепь наших бойцов из пулемета положили. А он был ранен, рядом находились перевязочные пакеты: один пустой, а второй с бинтом. То есть боец достал второй бинт, вскрыл ножом упаковку, но тут произошло прямое попадание 80-миллиметровой немецкой мины, и человека разорвало в клочья. Перевязочный пакет рассказал о последних секундах его жизни.
– Много бойцов нашли?
– Более двухсот. Когда работали в Тверской области, в Ржевском районе, мне удалось найти большое захоронение. В 1942 году дивизия попала в окружение, прорывалась, погибла. По весне, когда сошел снег, местные жители нашли бойцов и закопали в блиндаже – сделали такое санитарное захоронение. Вот их мы и нашли – 48 человек там лежало.
В Псковской области мы нашли танк и среди его обломков – медаль «За отвагу». По ней удалось остановить личность солдата.
Вот меня часто спрашивают: «А кто такие патриоты?» И я привожу в пример бойца, которого мы нашли в Крыму. Он погиб в 1942 году, нашли его в траншее. Он был в таких сильно стоптанных, залатанных ботиночках. Скорее всего, ополченец, инвалид с костными аномалиями: сросшиеся шейные позвонки, одна нога короче другой, большая шпора на плечевой кости – он даже руку не мог поднимать! И вот такой человек пошел воевать и погиб, защищая родной город. Ему в спину и в лицо попали осколки артиллерийского снаряда. Настоящий патриот.
Каждый боец запоминается. Я помню всех.
– Какие ощущения испытываете, когда находите бойцов?
– Сложно передать. С одной стороны, это всегда печально. Мы ведь видим, от чего он погиб, видим все ранения. Это жутко даже. Но с другой стороны, это радость, потому что еще один боец не будет валяться, его достойно предадут земле и хотя бы на 9 мая на могилу положат цветы.
Я, может быть, резко говорю, но ведь незахороненные бойцы действительно валяются там, где их настигли пули или осколки. Многие растащены тракторами: после войны эти поля запахивали прямо по людям. Одного бойца нашли: обломок руки, пара ребер, две лопатки… Его плугом растащило. Для меня, как для человека, который вырос на лозунге «Никто не забыт, ничто не забыто», видеть это тяжело. Сейчас туда, где лежат бойцы, в поля и леса, зачастую даже пройти невозможно.
– Какие приспособления используют поисковики, чтобы найти бойцов?
– Многие применяют металлоискатель. Но лично я с ним перестал работать еще в 2011 году, потому что мы находим очень многих бойцов, у которых нет металлических предметов. Дело в том, что был приказ Сталина, который рекомендовал похоронным командам с красноармейцев снимать обмундирование, амуницию и хоронить в нательном белье. Их на металлоискатель найти невозможно. Поэтому я в 2011 году отдал предпочтение щупу. На щуп я нашел в десятки раз больше солдат, чем с металлоискателем. Я щупом нахожу бойца и сразу ставлю туда опытных ребят, чтобы проводили эксгумацию, а сам иду дальше. От меня как от поисковика больше толку, чем как от эксгуматора.
– Правда ли, что наши бойцы из суеверия не заполняли вкладыши в медальонах?
– Да, в основном не заполняли. Я с ветеранами разговаривал, они считали, что заполнить медальон – это смерть себе подписать.
В этом году под Питером мы работали, ребята четыре медальона нашли, один удалось прочитать. Принадлежал он Грибанову Исааку Степановичу, уроженцу Новосибирской области. Родственники уже найдены.
Однажды до слез обидно было. Медальон поднимаем – а у него крышечка отпадает. Бумага настолько истлела, что прочитать невозможно. А у другого бойца два медальона, и оба пустые.
Но медальоны – они ведь, как правило, у тех, кто в начале войны призывался. В 1942 году их отменили, ввели красноармейские книжки. А они до наших дней не сохраняются.
– Вы работаете со школьниками. Как они ведут себя в поисковых экспедициях?
– Мы подготовительную работу с ребятами проводим. На моей памяти не было неуважительного отношения к останкам, не происходило тяжелых ситуаций.
Мы ребятам объясняем: «Относитесь к каждому погибшему, как к своему дедушке». Я и сам всегда так считаю: нашел бойца – это то же самое, что своего деда нашел. Хотя мои деды войну прошли и вернулись, для меня все равно это так.
Меня окликнули из ночного леса
– Говорят, с теми, кто занимается поисковой работой, случаются загадочные, мистические происшествия. А с вами такое было?
– Со мной только один случай был – подо Ржевом. Там страшные бои были, очень много погибших. Мы стояли в лесном лагере, ребята ночью дежурили, чтобы никто посторонний не вошел. Так вот некоторые отказывались от ночных дежурств, потому что слышали, что вокруг лагеря кто-то ходит.
Я, конечно, все это списывал на усталость. Что, мол, там молодежь напридумывала! Но вот однажды отошел от лагеря метров на пятьдесят, посуду помыть в ручье, и четко услышал, как меня из леса кто-то громко окликнул по имени. Я резко встал, обернулся, думал увидеть кого-то из наших поисковиков. Но никого не было.
Конечно, было не по себе. Но особенно жутко стало, когда я пошел туда, откуда услышал голос, и увидел яму, из которой недавно подняли двух бойцов. Там еще лежали их котелки, ботиночки…
Потом я поговорил с тверскими поисковиками. Они меня успокоили: устал, слуховые галлюцинации, бывает… А через недельку, когда сидели у костра, они спели песню: «Почему мы слышим голоса». Я им говорю: «Ребята, да ведь это вы мне говорили про усталость!»
Я считаю, что в том месте и не может быть иначе. Вот подо Ржевом, где наш лагерь стоял, на поляне перед деревней найдены останки тысячи красноармейцев! Представьте: поляна в длину километра три, в ширину – километра полтора. И там тысяча человек осталась…
– Каждый из найденных вами предметов – свидетель трагедии. О чем рассказывает, к примеру, вот эта саперная лопата?
– Мы нашли ее в Карелии. Там верховые слои болота, очень кислая почва. И вот видим: сохранились шинель, свитер – а человека уже нет, растворился. На шинели лежала простреленная лопата. В упор бойца расстреляли, расстояние между дырочками полсантиметра. Он пытался этой саперной лопатой прикрыться, а его, раненого, добили из финского пистолета-пулемета «Суоми»…
Потом по поднятому материалу мы определили, что там произошло. Зимой 1942-1943 года наши ребята вошли на болота, со всех сторон окруженные сопками. Пытались прорваться на высоту, которая была прямо перед ними, а их встретила огнем рота финских автоматчиков. И все они там, в болоте, остались лежать.
Когда наши бойцы зачищали высоты, перед окопами делали завалы из деревьев. Так там, в Карелии, эти сосновые стволы и сейчас лежат, звенят под металлоискателями – все они в пулях и осколках. За этими стволами до сих пор лежат наши ребята. Идешь по болоту – а их видно. Каски пробитые на деревьях висят…
– Почему – на деревьях?
– А это ребята-поисковики работают, ориентиры оставляют. Значит, каску нашли, а бойца – нет. Может быть, кто-то другой найдет.
– А еще из вещей что запомнилось?
– В этом году ребята нашли в немецком блиндаже на столике флакончик французских духов «Буржуа». Семьдесят лет пролежали в земле – и до сих пор пахнут.
– Как вы поступаете, если находите немецких бойцов?
– Мы передаем их немецкой стороне. В этом году под Питером двоих немцев нашли и передали. В прошлом году в Крыму я нашел троих румынских солдат, абсолютно случайно.
Крым, кстати, был для меня шоком. Во времена Украины бойцов там мало поднимали, железо в основном искали. Туда я поехал с десятилетним сыном, он впервые принимал участие в «Вахте памяти». В лес зашли, сын подбегает: «Пап, я ногу нашел!» Получается, кто-то землю разрыл, солдата из окопа поднял, кости раскидал… Я так пять фрагментарных бойцов в лесу нашел, в том числе и румынских.
Гитлеровских солдат хоронят, как правило, на ближайшем воинском мемориале – или немецком, или румынском. На родину их никто не увозит.
Есть такое мнение, что если нашел немецкого солдата с жетоном и опознал, родственники в Европе тебе минимум тысячу евро заплатят… Это все ерунда! В принципе, никому они не нужны. Это ведь не Россия, там другое отношение к далеким предкам.
В Европе ведь даже не принято самостоятельно ухаживать за престарелыми родителями. А уж тем более привозить из России дедушку (прямо скажем, деда-фашиста) и всем об этом рассказывать – нет, никто не будет. В основном все они у нас похоронены.
Но вот что обидно: заходишь на советское мемориальное кладбище – и видишь ряды безымянных могил. А зайдешь на немецкое – там, наоборот, все именные. У них же жетоны были. Но лежат там, никто их не увозит.
– Что вы можете ответить людям, которые говорят: «Зачем нужно кого-то искать, тревожить останки? Ведь столько лет прошло…»
– Мы сталкиваемся с таким мнением. Я рекомендую поставить себя на место тех, кто ждет этих солдат. Один человек нам часто говорил: «Зачем вы их ищете? Они уже успокоились, пусть лежат…» А у этого человека сын погиб из-за несчастного случая. И вот мы однажды спросили его: «Почему же ты сына не оставил там, где он погиб, а привез на кладбище?» У него шок был.
Действительно, чем те ребята хуже? Почему мы их должны бросить? Ведь не зря Рокоссовский сказал: «Нельзя научиться любить живых, если не умеешь хранить память о павших». Они отдали самое дорогое, что у них было, – жизнь – ради нас с вами. И бросить их в лесах и болотах мы не имеем морального права.
– Верно ли, что ваша работа тяжела не только морально, но и физически?
– Конечно. Такой пример приведу: мы в экспедициях хорошо и регулярно питаемся, но за две недели я всегда теряю пять-шесть килограммов веса. Наблюдаю за ребятами, которые с «Вахты памяти» едут. Они в поездах сутками спят, до такой степени усталость накапливается.
Но все-таки большинство из тех, кто однажды там побывал, едут в экспедиции и второй, и третий раз… Это уже образ жизни. Это идейные ребята.
Беседовала Светлана Беллендир. Фото автора.
Из песни «Георгиевская ленточка», автор: Игорь Растеряев
«Я еду в поезде, смотрю на всё подряд.
В окно, на девочку с прекрасными глазами,
А за окном солдатики лежат
И прорастают новыми лесами.
Там везде шаги, там голоса,
Чудные огонечки по болотам.
Тени по ночам тебе поют,
Как будто просят и хотят чего-то.
«Откопай меня, браток, я – Вершинин Саня.
Пятый минометный полк, сам я из Рязани.
Много ты в кино видал о солдатах версий.
Щас послушаешь мою – эх, будет интересней!»
«Откопай меня скорей, умоляю снова!
Я Моршанников Сергей, родом из-под Пскова.
Адресок мой передай в родную сторонку.
Восемнадцатый квадрат, черная воронка.
А под утро все взревет, полетит куда-то,
И попрем на пулемет, в штыковую, с матом.
И деревья все вверх дном, ввысь растут коренья
В этом славном боевом месте преступленья».
Расчудесный уголок! Не леса, а сказка.
Наступил на бугорок, глядь – а это каска.
Чуть копнул, и вот тебе котелок да ложка.
И над этим надо всем ягода морошка…»