«Мы служили в Кандагаре». О чем вспоминали ветераны Афганистана

И повстречавшись на родной земле,
Войдя в круговорот воспоминаний,
Помянем не вернувшихся парней
Единственной минутою молчанья…

Из песни «Кабул далекий»

 

 

Война в Афганистане навсегда оставила отпечаток в их судьбах. Марсель Александрович Гибадуллин (на фото справа) был бойцом десантно-­штурмового батальона, а Халид Хатмуллович Файзрахманов – начальником госпиталя в провинции Кандагар. Тридцать лет спустя они случайно встретились на теплоходе «Башкортостан», где проходил ветеранский семинар. Афганцы мгновенно узнали друг друга, крепко обнялись, вспомнили далекие дни.

 

 Отчаянные потомки Салавата

Марсель Гибадуллин: 9 мая 1981 года мы приняли присягу, а ночью 19 июня нас перебросили на самолетах в Кандагар – это южная провинция на границе с Пакистаном. Я попал в десантно-­штурмовой батальон. Мне повезло – всегда стремился в эти войска! Еще до армии, когда учился в Кумертауском педучилище физвоспитания, выполнил три 800­-метровых прыжка. Так что в армию пошел подготовленный.

Первое впечатление, когда самолет приземлился в Афганистане, – слепящий луч солнца в глаза и красная раскаленная пустыня. Вокруг ходят люди в чалмах, с автоматами… Мы думаем: «Что, уже началось?» А потом смотрим – десантура стоит: в орденах, медалях. Наши!

Халид Файзрахманов: А я был начальником госпиталя, он располагался на боевом взлетно-посадочном аэродроме. Там такие модуля интересные, куполообразные, стены по нескольку метров шириной – американцы строили. На улице жара под шестьдесят, а туда зайдешь – прохладно. Каждый день прилетали бомбардировщики, истребители, вертолеты, гражданские самолеты, которые привозили оборудование, оружие, танки, бронетранспортеры…

Как-то вечером я пошел обход делать – и вдруг как мина шарахнет! Хорошо, что я был возле БРДМа – только броня и спасла. Перевернулся, потерял сознание, глаза открыл у себя в отделении часов через пять. Осколки уже вытащили. Оглох – до сих пор одно ухо не слышит. И с головной болью каждый божий день…. Работать начал – некогда стало о ней думать.

Больных и раненых очень много поступало. Марсель у нас три раза лечился. А запомнил я его, потому что мы земляки. Землячество – оно ведь везде есть. Наши парни из Башкирии всегда просили выписать их побыстрее. А мне их жалко! Я каждого уговаривал: «Ну куда ты торопишься? Побудь еще, вылечись как следует!» Но они ходят по пятам и настаивают: «Выпишите!» Отчаянные ребята. Потомки Салавата.

Марсель Гибадуллин: Наши пацаны гибнут, а мы должны в госпитале отдыхать? Я никогда не долечивался. Как узнавал про рейд, сразу уходил.

Халид Файзрахманов: Однажды ты лежал с брюшным тифом – особо не убежишь… Это высокая температура, адские боли, страшная интоксикация. Умирали ребята! В основном в госпиталь поступали зеленые мальчишки. Они даже в учебках не были. Призыв – и сразу на войну.

Но сколько же больных через госпиталь проходило! Каждый день гепатит, брюшной тиф, малярия. За голову хватались! Госпиталь был рассчитан на 400 человек, а лежало по 1200. Самолеты прилетали, забирали. И сам я летал с больными, ранеными в Ташкент – а потом возвращался. И так по кругу, по кругу через два-три дня. Мрак! Я держался года полтора, все удивлялись, как я ничем не заразился. А потом осталось полгода до отправки, а в январе – и гепатит, и тиф.

 

Группа попала в засаду

Марсель Гибадуллин: Вспоминаю многих, кого нет. Аркаша, близкий мой друг. Прямо под ним мина взорвалась. У него девушка была, кореянка. Он каратэ занимался. Многому меня научил в жизни. Похоронен на корейском кладбище в Ташкенте.

Мы в бригаде почти не находились. С первых дней – то засада, то караван, то сопровождение колонны. В 1982 году при выполнении боевого задания группа из восьми человек попала в засаду в персиковом саду. Расстреляли ребят в упор. Гранатами закидали. Когда у Эдуарда Джумаева закончились патроны, он бросил автомат, поднялся в полный рост… На следующее утро наша группа собирала погибших. Мы нашли Эдуарда – все тело в синяках, полголовы снесено из автомата. Душманы с ним жестоко расправились. Два парня из Башкирии было: Тимерхан Гайсин из Кармаскалинского района и Фанзиль Гималетдинов из Чишминского. У Тимерхана на груди письмо лежало на башкирском языке. Недавно из дома пришло. «Духи» нашли. Может, читали…

Халид Файзрахманов: Это же летом случилось? Я помню, как мне в госпиталь привезли группу убитых. Морозильной камеры не было, погибших заносили в глубокую землянку. Места не хватало. Так и наш врач, капитан, погиб – тоже в рост поднялся…

Марсель Гибадуллин: Я сопровождал «Груз­-200» – хоронил друга своего, Фанзиля. Когда приехал на родину, встретился с родственниками тех, кто с нами служит. Бабушка Роберта Курамшина подарила мне и своему внуку талисманы – зашитые в кожу суры из Корана.

В Афганистан я вернулся с гитарой и с ведром башкирской клубники – некоторые ребята никогда ее не пробовали. Талисманы мы с Робертом сначала носили, а потом перестали. И в один день нас ранило: сначала его, а через час меня. Не знаю, зачем сняли талисманы. Надо было, оказывается, постоянно носить.

Это случилось 15 января 1983 года. Зима, но там снега не бывает – дожди. Нам дали команду прочесать местность. Это вход в Кандагар, сосны одинокие стоят. Только выдвинулись – начался обстрел. Падаем. Сами стреляем, где видим, а где не видим – по шуму ориентируемся.

Роберта ранило, мы побежали, чтобы ему помочь. Зашли в виноградники – и как дали по нам «духи»! Чтобы упавших ребят вытащить, нужны носилки, а где их взять? Я выбежал за виноградник, там афганское кладбище, флажки с ленточками: красными, зелеными, синими… Пришлось сломать флажки, снять ремни с автомата. И тут мне в руку пуля попала. Оказывается, снайпер прятался в бойнице, в доме, где виноград сушат.

Комбат говорит: «Задание выполнено. Хватит ребят терять». Вызвали вертушки, чтобы забрать раненых. Около семи трупов было. Носилки накрыты, на каждом записка, из какой роты.

Смотрю, Витек из Белоруссии живой. Я ко врачам! Они говорят: «Этого в хирургическое!» После того как мне обработку сделали, я увидел парня на носилках – всего перебинтованного. Я к нему: «Витёк!» А он шевельнулся и умер. Как выживет, если прошит насквозь? В Роберта три пули попало: в ногу, под сердце и в руку, но он выжил. А меня лечиться в Ташкент отправили.

Халид Файзрахманов: Я помню, у тебя, Марсель, тяжелое ранение было, перебит лучевой нерв. В боевой обстановке могли и руку отсечь, в медико-санитарном батальоне особо не разбирались. Хорошо, в госпиталь попал.

Марсель Гибадуллин: Восемь месяцев мотался по госпиталям. В Ташкенте мест нет, положили в спортзал, народу полно. Смотрю – матрас лежит. И тут самопальщик какой-то говорит: «Мое место…»

Халид Файзрахманов: Да, были самопальщики. Калечили себя, чтобы уйти из Афганистана. Обычно стреляли в правую руку. Есть такой запал от гранаты: если покрутить, чека выскакивает – и пальцев нет. Когда у правой руки палец оторван, стрелять невозможно, – всё, значит, нестроевой. Это старый способ. Мы, врачи, таких сразу раскусывали. Молчали, но презирали.

 

В теле бойца – граната!

Халид Файзрахманов: Однажды влетает ко мне начальник карантинного отделения Гудков и кричит: «Командир, у нас такой случай!» Оказывается, когда душманы обстреливали позицию, начали рваться ящики с боеприпасами. И так случилось, что в плече одного парня застряла подствольная граната на боевом взводе.

Я посмотрел – действительно граната! Торчит между мышцами и даже не кровит. Ну что делать? Будь что будет, надо оперировать. Опасно, конечно! Саперы посмотрели – и сами в сторонку отошли. Конечно, врачи бронежилеты надели, но ведь лицо и руки под ними не спрячешь.

Аккуратно, не спеша вытащили мы эту гранату. А потом по дворе госпиталя, под матрасами и песком, взорвали. Хорошо рванула! Удивительно, что никто не пострадал, и тот парень жив остался.

Потом такой же случай повторился в Чечне, его расписали во многих газетах… Но у нас это было впервые.

Я полковник медицинской службы в отставке, после Афганистана еще многими госпиталями руководил. К афганцам отношение было весьма непонятное со стороны тех, кто в кабинетах сидел. К ним подходишь – а они спиной к тебе. «Мы вас не посылали!» Людей доводят… А человека, который войну прошел, попробуй ткни. Я врач, но сам вспыхивал, как граната. Еле сдерживался. Вспоминать про это не хочется. Унизят, оскорбят, растопчут. Поэтому и создаем объединения. Это помогает.

Удивительная у нас с Марселем встреча! На теплоходе нос к носу столкнулись. Прямо тут, на палубе. Спрашиваю: «В Кандагаре был?» «Был», – говорит. Как будто вчера из Кандагара вернулись. Я все помню.

Марсель Гибадуллин: Как в песне «Кабул далекий»: «И повстречавшись на родной земле, войдя в круговорот воспоминаний, помянем невернувшихся парней единственной минутою молчанья».

Записала Светлана Беллендир, фото автора.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.